"Житейские воззрения кота Мурра" Гофмана - это нечто весьма забавное и интересное)) Та часть, где повествование идет от лица кота, - нетолько веселая часть, но и весьма познавательная в области кошковедения))) Кто знает, о чем на самом деле думают наши питомцы))))
Ясное дело, что совсем не это основная часть романа, но, весьма презабавная, а дальше - почитаем, увидим, все только впереди.

Все больше и больше стихает уличный гомон, все тише и тише становится ночь - надо мною проплывают облака - одинокая голубка, воркуя и как бы испуская страстные стоны, порхает вокруг колокольни! - Ах! - что если бы эта прелестная малютка решилась приблизиться ко мне? - Во мне явно растет и ширится некое, неведомое мне прежде, волшебное чувство, некое восхитительное сочетание мечты и аппетита пронизывает все мое существо с непреоборимою силою! О, ежели бы невинная горлица сия приблизилась ко мне - я прижал бы ее крепко-накрепко к моему уязвленному сердцу и никогда, никогда не отпускал бы ее больше! Ах, изменница, она возвращается в голубятню и покидает меня, сидящего на крыше, в полнейшей безнадежности! Увы, до чего же редки в наши скудные, закоснелые, безлюбовные времена истинная симпатия душ!

Так неужели же прямохождение на двух ногах является чем-то настолько величественным, что некий род, именующий себя человеческим, вправе присвоить себе господство над нами всеми, разгуливающими на четвереньках, но зато с куда более развитым чувством равновесия? Впрочем, я знаю, они, человеки, воображают, что сии особые права дает им нечто великое, якобы угнездившееся у них в голове, а именно то, что они называют разумом. Я не в силах составить себе точное представление о том, что они, собственно, под этим подразумевают, однако же вполне уверен в том, что, как я могу заключить из кое-каких замечаний моего хозяина и покровителя, разум - это всего лишь способность действовать обдуманно и сознательно, не вытворяя гулпостей, - ну да что там - ведь по части благоразумия и осмотрительности я ни одному человеку решительно не уступлю!

В один прекрасный день, когда маэстро собирался уходить, я тотчас же хорошенько спрятался в комнате, да так хорошо спрятался, что он никак не мог меня отыскать, когда, помня о растерзанном манускрипте, вознамерился выдворить меня из комнаты. Едва маэстро удалился, как я одним прыжком вскочил на письменный стол и рзлегся посреди рукописей, что наполнило мою душу неописуемым наслаждением. Я ловко раскрыл лапой одну довольно толстую книгу, лежавшую передо мной, и попробовал, не смогу ли уразуметь письмена, заключающиеся в ней. По правде сказать, сперва мне это вовсе не удавалось, но я отнюдь не оставил своих попыток, а продолжал всматриваться в книгу, ожидая, что на меня снизойдет какое-то особое озарение и что, вдохновленный им, я научусь читать. Вот в этом положении, углубившимся в размышления над книгой, и застал мня неожиданно маэстро. С криком: "Гляди-ка, что он творит - проклятая бестия!" - он накинулся на меня. <...> Но уже занеся было руку, мой маэстро внезапно застыл, раcхохотался и воскликнул: "Котик-котик, неужто ты читаешь? <...>" Он вытащил книгу из-под моих лап, заглянул в нее и засмеялся еше громче, чем прежде. - "Я сказал бы даже, - произнес он затем, - я полагаю даже, что ты составил себе небольшую, так сказать, подручную библиотеку, потому что я вовсе и не ведаю, каким бы еще образом эта книга могла очутиться на моем письменном столе? Ну что же, читай - учись и штудируй прилежно, мой котик, во всяком случае, если даже ты станешь подчеркивать наиболее важные места в книге неглубокими царапинками - я охотно тебе это разрешаю!" <...> Это было, как я узнал в последствии, сочинение Книгте "Об обхождении с людьми"...